Анна - Страница 24

Лицо Матрены было нахмурено и озабочено.

— Я, право, не знаю, сударыня, — обратилась она к Анне Федоровне, — куда мы поместим эту петербургскую горничную, она не хочет жить со мной в кухне.

Анна Федоровна слегка поморщилась.

— И зачем ты привезла ее с собой, — с легким упреком обратилась она к внучке, — точно мы с Матренушкой не могли бы услужить тебе!

— Конечно нет, бабушка, — весело вскричала Анна. — Разве можно без горничной! Не беспокойся, Матренушка, я поговорю с Софьей: она должна жить, где я ей прикажу.

Матрена еще раз окинула пристальным взглядом девочку и тяжело вздохнула. Если бы даже в наружности Анны не произошло никакой перемены, эти слова, тот тон, каким они были сказаны, ясно показали бы ей, что перед нею стоит не ее прежняя «Аничка».

Анна Федоровна захлопотала, как бы поскорей чем-нибудь угостить дорогую гостью, проголодавшуюся в дороге. Матрена поспешила поставить на стол все те нероскошные запасы, какие находились в их распоряжении: крынку холодного молока, кусок сливочного масла, несколько яиц, свежий, только что испеченный хлеб и, наконец, лепешку с творогом. Анна всего покушала понемногу, только от лепешки отказалась, заметив, что «это слишком тяжело».

— А ты ведь, бывало, как любила эти лепешки! — несколько печально заметила Анна Федоровна. — Матренушка нарочно испекла к твоему приезду, думала угодить тебе!

— Благодарю тебя, Матренушка, — приветливо обратилась Анна к старой няне. — Только я уж отвыкла от прежней пищи. Я тебя попрошу накормить Софью и потом прислать ее ко мне; мне хочется поскорей разобрать свои вещи да переодеться: противно ходить в таком грязном, смятом платье.

Обе старушки с удивлением оглядели наряд девочки. Ее шерстяное синее платье, отделанное черным бархатом и украшенное несколькими рядами оборочек, казалось им даже слишком богатым для деревни — а она им недовольна!

Удивление их еще более увеличилось, когда Софья начала под надзором и по указаниям «барышни» разбирать ее чемоданы, развешивать и расставлять все заключавшиеся в них вещи. Маленькая комнатка, которая должна была, по мнению Анны Федоровны, служить спальнею и ей, и ее внучке, едва могла вместить все эти вещи. Постель старушки пришлось опять вынести на кухню, а на место ее Анна поставила стол, который должен был заменить ей туалет. Софья покрыла его белым кисейным чехлом на розовой подкладке, поставила на нем зеркало и разместила множество баночек, скляночек, щеточек, гребенок, гребеночек и коробочек. За неимением большого платяного шкафа целая стена комнаты была убита гвоздями и завешена простынями, под которыми скрывались платья и юбки, кофточки и пальто Анны. Анна Федоровна перенесла свое белье в Матренин сундук и уступила свой комод девочке, которая сверху донизу наполнила его бельем и мелкими вещицами. На столике у окна были расставлены изящные принадлежности письма, на комоде — принадлежности для рисования; книги пришлось разместить в другой комнате и занять ими шкафик, в котором Анна Федоровна хранила некоторые свои драгоценности: две чашки из сервиза, полученного ею в приданое, стакан, из которого муж ее пил чай в последний раз перед смертью, фарфоровую собачку, которой любила играть в детстве Сашечка, серебряную гремушку, присланную Матвеем Ильичом в подарок крошке Ане, и тому подобное. Для помещения Софьи была очищена и прибрана комната на чердаке, до сих пор стоявшая без употребления. Через несколько часов весь домик как будто преобразился. Обыкновенно в кухне после двух часов печка была погашена, все вымыто и приведено в порядок — и старушки мирно сидели в тихой беседе у окна. Теперь же — в шесть часов — там еще пылал сильный огонь: Матрена готовила ужин, так как Анна объявила, что для нее необходима какая-нибудь мясная пища; Софья гладила вещи барышни, смявшиеся в чемодане, и ворчала на «эту трущобу, где нельзя достать даже порядочного утюга». На столах гостиной появились книги, рабочие ящики, альбомы, а скромная спальня Анны Федоровны совершенно преобразилась.

Весть о приезде Анны быстро разнеслась по деревне; крестьянам, так хорошо знавшим ее прежде, интересно было поглядеть, какой вернулась она к ним. Деревенские мальчики и девочки с утра стали забегать в садик, заглядывать в окна, проникали даже в сени и в комнаты; но Анна, занятая уборкою своих вещей, не обращала на них внимания. К вечеру и взрослые не могли преодолеть любопытства: у калитки садика появилась толпа женщин, отчасти бывших подруг Анны.

— Смотри-ка, Аничка, — сказала Анна Федоровна, указывая на них девочке, — наши соседки идут повидаться с тобой: вон Стеша, а вот и Таня. Узнаешь ли ты их?

Анна неохотно поднялась со своего места и стала в дверях гостиной, ясно желая показать незваным гостям, что им нечего идти дальше сеней. Крестьянки вошли в сени. Они поклонились незнакомой барышне.

— А где же Аничка-то? Мы пришли ее посмотреть! — сказала одна из них, направляясь к дверям комнаты.

— Это я и есть! — с несколько презрительной усмешкой отвечала Анна. — Только теперь я уж не «Аничка», вы видите, что я в эти годы довольно выросла и переменилась.

— А признать можно, как поближе посмотришь! — добродушно заметила Стеша. — А что, ты-то узнала ли нас?

— Нет, по правде сказать, совсем не узнала. Ведь я была очень-очень маленькая, когда уехала отсюда, где же мне кого-нибудь помнить.

— Конечно, где же помнить! — согласилась одна из крестьянок. Пришедшие чувствовали неловкость. До сих пор все двери домика были гостеприимно открыты для них, их принимали не как низших, подвластных, а как добрых соседей и друзей; теперь же вновь приезжая барышня гордо стоит перед ними и даже не впускает их в комнату. Анна сама почувствовала неудобство всей этой сцены и поспешила прекратить ее.