Анна - Страница 30

— Анна! — вскричал он, и девочке показалось, что он произносит слова с усилием. — Мы не ждали тебя так скоро; брат Иван все настаивал, чтобы я выписал тебя… мне не хотелось… видишь, какой я калека! — Он протянул ей левую руку, правая лежала безжизненно на ручке большого кресла, в котором он сидел.

— Папа, милый папа, как вы больны! — вскричала Анна, бросаясь к отцу и покрывая поцелуями его здоровую руку.

— Да, чуть не умер! — вздохнул Матвей Ильич. — Доктор берется вылечить меня, не знаю только, не врет ли? Ну, а ты что ж? Соскучилась у старухи? Думаешь, веселее будет у такой развалины, как я?

— Мне бы хотелось ухаживать за вами, папа, быть вам чем-нибудь полезной, — проговорила Анна со слезами на глазах.

— Ну, за это спасибо, девочка. Тяжело в болезни не иметь подле себя близкого человека! Я велю приготовить для тебя комнату, а ты уж сама всем распоряжайся: мне плохо хозяйничать, когда я не могу двинуться с места.

По приказанию Матвея Ильича его уборная была обращена в комнату для Анны; туда привезли из квартиры Ивана Ильича все принадлежавшие ей вещи, и там Софья расставила, разложила и развесила все, заключавшееся в чемоданах барышни. Комната была большая и высокая, но темные обои и тяжелые драпри, полузакрывавшие ее единственное окно, придавали ей мрачный, унылый вид.

Когда все в ней было приведено в порядок и Анна оглядела свое новое жилище, ей невольно вспомнились маленькие, залитые солнечным светом комнатки бабушкиного домика, — и ей стало жаль этих уютных, веселых комнаток. Однако же в них она не чувствовала себя счастливой: будет ли она счастливее здесь, среди этой богатой обстановки?..

Ответ на этот вопрос девочка получила скоро — ответ далеко не утешительный.

Убрав свои вещи и немножко отдохнув после дороги, она поспешила в комнату отца. Ей хотелось поскорее начать ухаживать за ним, поскорее видеть, насколько ее любовь и заботливость могут смягчить его страдания, насколько ее присутствие приятно ему. Матвей Ильич встретил ее довольно холодно: видимо, мысли его были заняты чем-то посторонним, и он едва слушал, что она ему говорила. Анна начала расспрашивать его о болезни, о том, чем именно он страдал и насколько сильны были эти страдания; он прервал ее на первых же словах.

— Нет, уж ты, пожалуйста, оставь этот разговор, — нетерпеливым голосом сказал он. — Мне с докторами-то надоедает толковать о своих болях; что там говорить — калека и все!

— А знаете, папа, — сказала Анна, чтобы переменить разговор, — дядя меня очень напугал: он мне написал, будто бы мы обеднели. Ведь это неправда? Вы живете по-старому? Мы все так же богаты?

Матвей Ильич еще больше нахмурился.

— Не утерпел брат Иван, — проворчал он, — надо ему по всему свету благовестить. Обеднели! Пустяки! Только бы мне выздороветь, все пойдет по-прежнему!

«А как же теперь?» — вертелось на языке у Анны, но она не посмела выговорить своего вопроса, лицо отца ее выражало и раздражение, и страдание; ей было и жаль его, и немного страшно его сурово-сдвинутых бровей. Она отошла к окну и печально опустила голову.

«Должно быть, дядя был прав, — думалось ей, — должно быть, мы в самом деле обеднели, хоть не совсем, а все-таки довольно сильно. Неужели настолько, что мне нельзя будет сшить себе ни одного нового платья? А ведь в старых тетя, пожалуй, не станет брать меня с собой в гости! Да и как же носить прошлогодние платья? Они вышли из моды! Надо мной будут смеяться». Голос отца вывел девочку из ее печальной задумчивости.

— Анна, — сухо заметил Матвей Ильич, — если тебе скучно сидеть со мной, ты бы лучше пошла в свою комнату и занялась чем-нибудь! Право, мне и без того тяжело, а если придется постоянно видеть перед собою надутую физиономию, то будет просто нестерпимо.

У Анны, привыкшей до сих пор заботиться о себе одной, не хватило великодушия понять, что положение отца ее несравненно печальнее ее положения, не хватило великодушия простить раздражительность, свойственную всем больным, и постараться рассеять ее ласкою или хоть притворною веселостью.

Она встала с места и молча пошла в комнату. На сердце ее было очень тяжело. «Что же мне здесь делать? — думалось ей. — Отец не любит меня, ему даже неприятно, когда я сижу подле него. Как же мне за ним ухаживать? Хоть бы скорей приехала тетя да опять взяла меня к себе, только у нее и можно жить! Какая тоска, какая скука!»

Она принялась бесцельно бродить по комнате и бесцельно перебирать разные свои безделушки, мечтая о том счастливом времени, когда ей можно будет вернуться в веселый дом тетки.

В дверь раздался осторожный стук, и в комнату вошел повар Матвея Ильича.

— Барин сказал, что вы, барышня, теперь будете распоряжаться всем хозяйством, — обратился он с поклоном к Анне, — так я вот уж и пришел к вам насчет денег.

— Насчет каких денег? — удивилась девочка.

— Да так-с. Барин уж давно приказывают все в долг забирать во всех лавках, обещают заплатить, а расплаты что-то не видно. Уж нам и верить перестают; сегодня мясник говорил: коли на этой неделе не рассчитаетесь, и в лавку больше не приходите, ни на грош не дам.

— Вы что же, говорили это папеньке?

— Да что же им говорить! Они только сердятся; уж вы лучше сами им скажите, барышня: от вас они скорей выслушают. Ведь один срам, как мы нынче живем!

— Да вы заодно и обо мне скажите, барышня, — вмешалась Софья, вошедшая в комнату во время этого разговора. — Говорят, барин уж третий месяц прислуге жалованья не платит, а я ведь в деревне от вас ни копейки не получила; мне даром жить не приходится, пусть бы мне хоть сколько-нибудь пожаловали.