Анна - Страница 6

За лето речка сильно пересохла. Аня ловко перепрыгивала с камешка на камешек, разбрасывая вокруг себя серебристые брызги и весело вскрикивая, когда вода покрывала ножки ее чуть не до колен. Остальные дети сначала призадумались немного, но пример заразителен: мало-помалу все они точно так же вскочили в воду. Старшие девочки помогали младшим братишкам и сестренкам; шалуны толкали и обливали друг друга водой; боязливые вскрикиванья трусливых покрывались громким смехом и шутками всех остальных. Переправа совершилась совершенно благополучно. Аня первая выскочила на берег, наскоро вытерла об траву ноги и пустилась бежать к домику, у дверей которого уже стояла старушка-няня, поджидая проказницу.

— Няничка! — вскричала девочка. — Смотри, сколько я черники набрала! Ты мне спечешь сладенькую ватрушку? Спечешь?

— Ну, черники-то тут не больно много, — заметила няня, качая головой, — а где же твои чулки и башмаки?

— Ах, няня, я их оставила в лесу. Я говорила бабушке, что не буду носить их: девочки все меня дразнят, что я барышня, я не хочу быть барышней!

— Глупый ты, неразумный ребенок! — с ласковым упреком проговорила старушка. — Ну, иди скорей кушать: бабушка давно тебя ждет; смотри, рассердится она за башмаки-то!

Эта угроза, видимо, нисколько не испугала Аню. Она весело вбежала в комнату, весело обняла бабушку, маленькую, седенькую старушку, одетую в темный ситцевый капот и белый кисейный чепчик, и весело начала рассказывать обо всем, что видела в лесу. Няня подала на стол обед семьи, состоявший из молочной похлебки с картофелем и из вареного поросенка с хреном и сметаной, а сама села есть рядом со своей питомицей. Аня болтала без умолку, а обе старушки с радостной улыбкой смотрели на ее оживленное личико и на ее здоровый, чисто деревенский аппетит.

— Я, бабинька, теперь пойду в поле, — объявила девочка, окончив обед и захватив с собой большой кусок черного хлеба, густо намазанный сметаной.

— Иди себе, голубчик, гуляй на здоровье! — отвечала бабушка, провожая ее любящим взглядом.

Аня повернула в сторону, противоположную деревне, пошла вдоль полей, на которых торчали остатки желтых стебельков сжатой ржи, и по меже между двух нив дошла до небольшого пруда, в воде которого полоскалось целое стадо гусей и уток.

На берегу этого пруда, под тенью развесистой ивы, сидел мальчик лет одиннадцати, худенький и бледный, одетый чуть ли не в лохмотья.

— Ну что, Сеня, сделал ты мне? — бросилась к нему Аня.

— Да как же, сделаешь тут, — недовольным голосом ответил мальчик. — Вчера коршун утащил утенка: управляющий уж ругался, ругался, сказал, коли еще что с птицей случится, отошлет меня к отцу, а отец, сама знаешь, какой: до смерти исколотит!

— Экая досада! — грустным голосом проговорила Аня. — Ты и за тростником не ходил?

— Где уж тут ходить, не до того!

Аня задумалась.

— А хочешь так, Сеня, — предложила она, — ты сходи за тростником, а я здесь посижу, постерегу птиц?

— Постережешь? — Сеня подозрительно поглядел на свою собеседницу. — А как не усмотришь?

— Усмотрю, Сеничка, голубчик! Помнишь, как ты тогда ходил за белкой, я же смотрела.

— Ну, пожалуй, я пойду, только коли что случится, я так на тебя и скажу. А хлеб ты мне свой отдай на дорогу: небось ты-то уж наелась!

Аня беспрекословно отдала мальчику свой кусок, от которого она успела уже отъесть почти половину, взяла его длинную хворостину и уселась так, чтобы видеть все вверенное ее попечению стадо и самым добросовестным образом исполнить взятую на себя роль.

Сеня, по-видимому очень довольный выдумкой своей маленькой приятельницы, ушел, насвистывая какую-то песню и с наслаждением кусая Анин хлеб.

Часа два пришлось просидеть девочке на берегу пруда. Чтобы развлечь себя, она несколько раз перегоняла свое стадо с одного места на другое, бросала в воду кусочки травы и любовалась, как птицы ловили их, скликала к себе то утят, то гусят, и все-таки в конце концов нашла, что быть пастухом очень скучно и что Сеня ужасно долго пропадает.

Наконец он вернулся, неся в руках несколько палочек тростника, и лицо девочки засияло радостью. Маленький пастух уселся рядом с ней и принялся с помощью обломка ножа выделывать из тростника дудки. Ане давно уже сильно хотелось иметь этот музыкальный инструмент, а никто во всей деревне не сумел бы сделать его так искусно, как Сеня. Когда две дудки были готовы, друзья начали музыкальные упражнения, от которых всякий зажал бы себе уши, но которые доставляли им нескончаемое удовольствие. Наигравшись досыта и от души поблагодарив Сеню за его подарок, Аня побежала домой похвастаться бабушке своим искусством. Старушка работала в маленьком цветничке, обрезая сухие листья и подвязывая молодые веточки растений. Надобно было полить цветы; Аня тотчас же схватила лейку и побежала к реке достать «самой свеженькой водицы». Чтобы полить весь садик, девочке пришлось раз пять прогуляться таким образом за водой, всякий раз поднимаясь по крутому берегу реки с тяжелой лейкой в руках, — но это нисколько не утомило ее. Ее молодые силы требовали работы; поднимать тяжести, карабкаться на крутизну доставляло ей истинное удовольствие.

Отдохнув несколько минут за чаем, к которому няня приготовила для нее ватрушку с черникой, она опять убежала из дома на берег реки, где ее уже поджидали деревенские товарищи и подруги. Солнце клонилось к закату, дневные работы были кончены, и дети собирались на обычное место своих вечерних игр — на луг, тянувшийся между улицей и рекой. Сено с этого луга было уже скошено и убрано, засохшие стебельки травы несколько кололи босые ноги детей, но на такую мелкую неприятность никто не обращал внимания. Все были заняты шумной, веселой игрой «в разбойники»: одним надо было придумывать, как искуснее нападать, другим — как ловчее спасаться от нападений. Аня, назначенная начальницей одного разбойничьего отряда, в пылу битвы толкнула девочку, изображавшую «проезжего», так, что бедняжка упала и получила себе большую шишку в лоб, а сама, за ослушание воли главного атамана, была пребольно выдрана им за волосы — но это нисколько не уменьшало ее веселья. На темном небе уже зажглись звезды, а смех и крики детей все еще не умолкали, пока наконец строгие матери не зазвали их в избы, пригрозив за непослушание розгой.